Непаханое поле
Товарищество на вере «Пугачевское» выращивает зерновые по необычной технологии. Хозяйство процветает не один десяток лет, но его опыт стараются не замечать. "Кривое земледелие, истощающее и уничтожающее плодородную почву, нам было навязано очень давно. Потом нас вынудили засыпать поля разными ядами, называя их удобрениями… А нормальная технология тоже есть, и о ней давно известно..."
Разноцветные прямоугольники аккуратных полей тешат глаз, привыкший к заросшему кустами и бурьяном Подмосковью. Светло-зелёные и изумрудные – зерновые. Тёмные – пар. Гадая, что за фиолетовые поля виднеются вдалеке, на трассе М5 между Пензой и райцентром Мокшан мы с фотографом ждём директора хозяйства. Он должен подхватить нас с рейсового автобуса. Конец мая. Печёт солнце. Ни ветерка... Тормозит Land Cruiser.
– Из Москвы, говорите, приехали? – уточняет человек за рулём.
– Из Москвы.
– А я Шугуров.
О товариществе на вере «Пугачёвское» Мокшанского района Пензенской области я прочитала на немецком сайте, посвящённом органическому земледелию. Тему там обсуждали дотошно и сходились на том, что дело это хоть и нужное, но не очень рентабельное и весьма трудоёмкое. И только один человек утверждал, что при правильном подходе такое производство может стать не просто выгодным, а очень выгодным. И что в «Пугачёвском» на экологически чистом зерне имеют рентабельность 300%. Цифра выглядела явной опечаткой, но сам пример ведения органического земледелия в российской глубинке показался интересным, и я позвонила в Мокшан. Трубку взял руководитель хозяйства Анатолий Иванович Шугуров:
– Ну да, никто не верит в эти 300%, пока не узнает технологию и сам не попробует. Приезжайте, расскажу, как мы землю не пашем, а зерно у нас – колосок к колоску стоит.
– В каком смысле – не пашете? – переспросила я.
– Давно отказались, а надо бы раньше. Плуг – враг земледелия, об этом уже лет сто назад умные люди говорили, да мало кто их послушал.
И мы поехали.
– Я вот думаю: неужели нами в Москве заинтересовались? – недоверчиво улыбается Шугуров. Мы оказываемся в благодатной прохладе машины. – А я уж ждать отчаялся. Может, теперь и в Министерстве сельского хозяйства интерес выкажут. Наш-то губернатор Василий Бочкарёв давно всё понял, и мы начали это дело раскручивать. Чуть не всю Пензенскую область, часть Самарской, пол-Татарстана и пол-Мордовии на новую технологию подсадили, а столица – ни гу-гу. Хоть бы спросили, чем мы тут занимаемся, какие результаты имеем. Не-е-т, куда там! – усмехается Шугуров, и в этой усмешке – горечь. – А у нас такая технология красивая! Умная, простая и стоит копейки.
Оказывается, в «Пугачёвское» много народу приезжает – фермеры, учёные, делегации от губернаторов. Только из министерских чиновников да наших академиков никто не добрался. Из чего Шугуров делает вывод, что учёных-аграриев в России нет.
– Где их труды? – быстро заводится Анатолий Иванович. – Вот что толку от Академии наук? Как семьдесят-пятьдесят лет назад работали, так и работают. Что они показали, какую идею? Я, конечно, про свою отрасль говорю. Сеялку ещё шестьдесят лет назад придумали. И что с тех пор изменилось? Ничего. Только гидравлику поставили, а принципы остались те же. Проблема у нас с учёными-то. У меня было три агронома, а теперь ни одного, уже лет пятнадцать без них работаю. Потому что при нашей технологии агрономы не нужны. Агроном сегодня что знает? Сколько гербицидов и минеральных удобрений на гектар надо ввести, так мы и без этого прекрасные урожаи получаем. А хочется мне, чтобы наша наука готовила агрономов-микробиологов. Но пока… Да ну, даже говорить неохота! – машет он рукой и замолкает до самого Мокшана.
Мокшану, бывшему городу, а теперь посёлку городского типа, триста лет с лишним. Старые купеческие дома с каменными наличниками, на площади – огромный храм в строительных лесах. Чуть дальше – ещё один. Шугуров останавливает машину.
– Вот он сейчас как глядит, храм-то. А были руины. У меня фотография есть четырнадцатого года, когда отсюда провожали на фронт на Первую мировую. Тогда здесь ещё шесть-семь церквей стояло. И такую красоту разрушили! Вот реставрируем что осталось.
Анатолий Иванович рассказывает, как пригласили его несколько лет назад в одно село праздновать Красную горку. Столы под берёзами накрыты, сидят все, разговаривают. Среди гостей владыка Серафим, архиепископ Пензенский и Кузнецкий, он и говорит: «У вас в Мокшане такой батюшка хороший, помогайте ему по мере возможности».
А Шугуров уже и сам обратил внимание, как тот батюшка с тачкой вокруг церкви ходит, камни возит до темноты. Такой работящий… Стали помогать. Купола покрыли, окна поставили, лес для внутренних работ заготовили, художники расписывают уже изнутри. В общем, несколько миллионов вложили.
– У вас столько лишних денег? – уточняю я.
– Расскажу. Но сначала поесть надо. А то я с утра не евши.
Главный в земледелии
– А народ где, Анатолий Иванович? – В пустом правлении «Пугачёвского» на столе нас ждут бутерброды и чай.
– На работе. У нас людей-то всего 128 человек, и штаны не просиживают. Все друг друга могут подменить. По две-три единицы техники на каждого человека. А если нужно завтра скот пасти, любой идёт, никто не возражает. Потому что в конце года всем выдаётся премия в пятьдесят тысяч рублей. А если двое работают в хозяйстве, то у них получается сто тысяч на семью. При зарплате от 17 до 20 с лишним тысяч неплохо выходит. Но по договору если в течение года будут нарушения, опоздания, то лишаешься премии. Некоторые налетели. Жалко мне их было за один проступок наказывать, но пришлось, чтобы люди знали: есть порядок. Я тоже на подмену пойду, если понадобится. Я всегда говорю: ребята, мы работаем прибыльно, потому что у нас нет слов «не хочу – не могу». Но главное, что даёт такую рентабельность, – это технология. Видите, кто на стене у меня висит?
На стене – фото типичного российского интеллигента начала прошлого века.
– Это великий русский агроном Иван Евгеньевич Овсинский, – говорит Шугуров, подливая нам чай. – На него вся Россия когда-то ориентировалась. И теперь вот он за нами приглядывает – правильно ли всё делаем…
На книгу Овсинского «Новая система земледелия», изданную в начале XX века, Анатолий Иванович случайно наткнулся в одной из московских библиотек, там впервые было написано, что отвальный плуг – враг земледельца. И что сеять надо на глубину два дюйма – под зерно, под свёклу, подо всё. Не глубже. Овсинский отказался и от тогдашних удобрений – чилийской селитры. Зато его растения были устойчивы и к засухам, и к переувлажнению, и, когда у соседей посевы выгорали или не всходили, он получал прекрасные урожаи. Пётр Аркадьевич Столыпин, прочитав эту небольшую книжечку, дал по телеграфу распоряжение губернаторам и предводителям дворянства приступить к изучению новой системы, рекомендуя взять её за основу. И кто взял, получил на своей земле прекрасные урожаи – как раз к 1913 году, с которым потом у нас долго сравнивали достижения советской экономики.
– Ещё был американец Эдвард Фолкнер, автор книги «Безумие пахаря», но Овсинский в природном земледелии первый и главный. – Анатолий Иванович смакует каждую деталь этой истории. Из деталей видно, что идея беспахотной обработки земли не такая уж маргинальная.
Сам Шугуров, тридцать два года назад придя руководить «Пугачёвским» – тогда самым худшим хозяйством в области – и не представляя, что делать с «убитой» землёй, узнал, что в Полтавской области Фёдор Моргун применяет энергосберегающую обработку: не пашет плугом и получает прекрасные урожаи при низкой себестоимости. Ещё ему попалась «Роман-газета» с повестью «Хлебопашец» – про Терентия Семёновича Мальцева, учёного, в сороковые предложившего новую философию земледелия: не воевать с природой и не истязать её, а, наоборот, под неё подлаживаться. Урожаи Терентий Семёнович получал отменные даже в засушливый год. Легенда гласит, что на его полях Никита Хрущёв всё подбрасывал шляпу, глядел, как она опускается на плотный строй пшеничных стеблей, и приговаривал: «Если бы в стране все работали, как товарищ Мальцев, случилась бы катастрофа – хлеб некуда было бы девать». Но катастрофы, как мы знаем, не случилось, поскольку линия Мальцева не совпала с линией партии, а в сельском хозяйстве вошли в моду химические удобрения.
А вот Шугурова мальцевские слова: «Какой создала природа почву, такой она и должна быть. Рыхлить можно, а переворачивать нельзя» – сразили. Он обмозговал со всех сторон идеи учёного, кое-что изменил, и с 1983 года в «Пугачёвском» перестали пахать землю и полностью отказались от химии. Урожайность выросла в первый же год: 15 центнеров с гектара против 10. Лет через пять подошли к рубежу 20-25, потом – 30. А сейчас получают за 40 центнеров. Это наивысший показатель по России, столько собирают на Кубани. А вот в Канаде в 2009 году собрали пшеницы по 25 центнеров с гектара. При этом зерно по новой технологии получается намного дешевле. Если по Приволжскому федеральному округу себестоимость в прошлом году была 2,5-2,6 рубля за килограмм, то в Пензенской области, начавшей внедрять новую технологию, – 2,3, в Мокшанском районе, перешедшем на неё почти целиком, – 1,8 рубля, а в «Пугачёвском» – 83 копейки.
– Тут один директор завода на совещании у губернатора края выступал: «Мы так хорошо работаем, у нас прибыль 15 миллионов». А у него семь тысяч человек работников. Не маловато получил на такое количество народу? – смеётся Анатолий Иванович. – У нас на сто с лишним человек в несколько раз больше выходит. В том году рынок зерна и мяса упал, и вышло 24 миллиона, а в предыдущий было 47 – четыреста тысяч на одного работающего.
Соломку расстелить
Допив чай, мы едем в поле – разбираться в деталях агротехники, применяемой в «Пугачёвском». В балке видим то самое, непонятное издалека на трассе, фиолетовое. Козлятник восточный, сорт Гале, вот что это такое. Источник белка для скота и производитель азота для почвы. Двадцать пять килограммов семян когда-то привёз сюда из Прибалтики местный агроном.
– Думаю, это единственная польза, какую агрономы принесли нашей области, – возвращается к больной теме Анатолий Иванович. – Другое дело – почвоведы. Были у нас на научной конференции одни, из Петербурга. И такие энтузиасты оказались! Вместо культурной программы попросились в поле. Взяли лопату, прокопали метр двадцать глубины, сделали срез земли, червей посмотрели, где у них домики, анализ почвы провели, плотность её проверили. Руками щупали каждый слой. И остались в восхищении. Вот такие учёные мне понравились.
Забираю землю в горсть. Она чёрная и кажется почти влажной.
– У вас тут чернозём?
– Не много. Тут и подзол, и супесчаные. Когда я только пришёл, вся почва была серая, выветренная. А сейчас – сами видите: с ладони не сразу стряхнёшь, жирная.
Далеко-далеко по полю идут трактора с боронами, Шугуров машет рукой трактористам, чтобы на следующем круге подъехали поближе – бороны показать. Я смотрю по сторонам, прикрываясь козырьком ладони. И вижу, что земля «отсвечивает».
– А что это, Анатолий Иванович?
– Часть природной технологии – резаная солома. Ещё Менделеев писал, – Анатолий Иванович достаёт из кармана сложенный лист бумаги: «Многие впадают в ошибку, полагая, что чем больше пахать, тем лучше. Но если, например, покрыть почву листвой, соломой или вообще чем бы то ни было отеняющим и дать ей спокойно полежать некоторое время, то она и без всякого пахания достигнет зрелости». Мы так и сделали.
Шугуров покажет нам потом заверенный печатями документ, где сказано, что балл плодородия в совхозе «Пугачёвский» в 1970 году был 34, то есть очень низкий. Сейчас он приближается к сотне (что тоже заверено печатями). И если по стране этот балл, согласно «закону убывающего естественного плодородия почвы», падает даже с применением удобрений, то в «Пугачёвском» – растёт. Причём такими темпами, что в это трудно поверить.
– У нас гумус за пять-семь лет вырос на процент (Имеется в виду один процентный пункт: содержание гумуса в почве колеблется от 5% в нечернозёмных почвах до 10-15% в чернозёмах), – рассказывает Шугуров. – Как-то раз один учёный приезжал, расспрашивал. Я и рассказал. А он: «Слушать вас интересно, но только никому не говорите, что гумус вырос на процент. Никто не поверит. Для этого на гектар надо вывезти 750 тонн навоза и плугом запахать».
«Ну, – говорю, – милый мой, раз ты учёный, то вот эти свои 750 запаханных тонн раздели на 24». Почему? Потому что один нормальный микробиолог провёл эксперимент: взял чистый песок, безо всякого органического вещества и занёс туда солому из расчёта четыре тонны на гектар. В одном варианте – на глубину 20 сантиметров, в другом – на глубину в 2 сантиметра, как я делаю. И стал замерять, сколько образовалось гуминовой кислоты. В первом варианте – 1 единица, во втором – 24.
Описывая свою технологию, чаще всего Шугуров употребляет слово «просто». Просто посмотрели, на какой земле растения хорошо себя чувствуют и в засуху, и в дожди, и увидели, что в естественной среде. А это просто потому, что в природе органические остатки удерживают влагу и дают питание растениям там, где они его ищут – у поверхности: здесь больше воздуха и тепла, и есть условия для жизнедеятельности микроорганизмов.
– Простой пример, – с удовольствием просвещает нас Анатолий Иванович, – столб, закопанный в землю. Вот где он перегнивает? На глубине сантиметра в четыре, в пять, а глубже смотришь – всё с ним нормально. Просто потому, что органические вещества разлагаются на этой глубине под воздействием аэробных микроорганизмов, живущих в верхнем слое, где есть доступ воздуха. Анаэробы живут в более глубоких слоях. Как думаете, что делает плуг? Правильно! Просто меняет их местами: выпахивает наверх анаэробы и запахивает аэробы. В результате и те и другие гибнут. Так что пахать не надо.
У меня перед глазами встаёт картина перепаханных полей родины – уродливая зябь, заливаемая дождём и засыпаемая снегом.
– Никогда?
– Разумеется.
Всё очень просто. Осенью, после уборки урожая, надо оставить стерню, в которой накапливается снег. Он не выдувается ветрами, лежит ровно, а не клочьями, как при отвальной зяби. Это не только сохраняет будущую влагу, но и спасает почву от глубокого промерзания, а весной – от эрозии. Даже полёгшая стерня сокращает силу ветра и удерживает вымывание плодородного слоя талой водой и ливнями.
– Природа ведь оставляет на поверхности земли листья, стебли, она же их не зарывает на глубину, правильно? – продолжает Анатолий Иванович. – Вот и мы не зарываем. Озимые и яровые убираем комбайнами с измельчителями. Измельчённая солома в земле становится носителем углерода – материала для образования гумуса и углекислоты, улучшающих условия воздушного питания растений. Она – как одеяло, под ним растения переносят засуху лучше, чем на чёрной голой отвальной земле. По нашей технологии выходит, чем больше урожай, тем богаче земля. А то вот говорят, что однолетние растения не обогащают землю... Ещё Терентий Семёнович Мальцев доказал, что обогащают. Но никто не верил. И я всё думаю: неужели они такие идиоты были, что ему пришлось столько лет это доказывать? Всю жизнь!
Директор «Пугачёвского» невысоко оценивает умственные способности тех, кто вносит в землю удобрения. Во-первых, удобрения – вредные. Во-вторых, они же ещё и дорогие, а хорошая отдача не всегда бывает. Вот, например, сухой год… Люди потратились на удобрения, а отдача будет минимальная – структура затрат большая, результата нет. И они почти банкроты. В «Пугачёвском» же на удобрения не тратятся, а анализы показывают, что за счёт соломы и пожнивно-корневых остатков в почве после уборки зерна остаётся в среднем около 100 кг азота, 40 кг фосфора, 150 кг калия на гектар. Потому что все эти остатки – пища для жучков-паучков, а те стараются, перерабатывают органику в доступную для растений форму…
Читать далее:http://expert.ru/expert/2010/32/nepahanoe_pole/
НАСТОИ ИЗ КРАПИВЫ ВМЕСТО ЯДОВ И ПЕСТИЦИДОВ
Это мульчирование: обеспечивает защиту от избытка солнца, а ночью от охлаждения земли, самополив, размножение микроорганизмов, червей и пр. обеспечивающих рост плодородия земли. Также ограничивает рост сорняков.
Это симбиоз с другими культурными растениями и даже с сорняками: обеспечивает также защиту от перегрева, заморозков, защиту от вредителей, ограничение роста других сорняков и много чего еще.
Рыхление почвы производится микроорганизмами, червями, насекомыми, корнями растений, мышами.